– Что, например?

– Вещи не на местах.

– Какие?

– Вот эти чашки, например. Месье Дор никогда в сушилке посуду не оставляет; полотенце должно висеть вот там, на крючке; потом, пепельницы он никогда…

– Что-нибудь более существенное вы не находите?

Мадам Вансан медленно вращалась вокруг своей оси, изучая.

– Если это, на ваш взгляд, несущественно, то тогда… Вроде все как обычно.

– Вы одежду месье Дора хорошо знаете? Можете мне сказать, что отсутствует?

– Это вряд ли.

– Взгляните все же.

– Нет, не скажу вам, – покачивая головой, произнесла соседка, глядя в распахнутый шкаф. – Не знаю. На мой взгляд, вроде все тут. Даже брюки вот эти, – она указала на спинку стула, на которой небрежно висели фланелевые темно-серые брюки и мягкий спортивный пуловер, – он дома обычно носит.

– Тут Соня нужна, – сказал Реми. – Она должна знать вещи отца.

– Ой, вы придумали! – покачала головой соседка. – Откуда Соне-то знать? Что она, ухаживает за ним? Стирает, гладит?

– А кто ему стирает?

– Он такие вещи, как брюки, пиджаки, в чистку отдает, а остальное сам в машину заправляет. Гладит Мари.

– Может, Мари знает?

– Уж скорее, чем Соня.

– Дайте мне ее телефон, пожалуйста. У вас ведь есть?

– Есть. В записной книжке посмотреть надо.

– Хорошо, после, – кивнул Реми. – Так больше ничего не скажете?

– Не пойму я, чего вы от меня еще хотите. Вещи не на местах, так это ведь месье племянник разложил как ему нравится. Мебель стоит где стояла… А столик этот, русское наследство, и при всем желании не сдвинешь. У него ножки к полу привинчены.

– Вот как? – Реми склонился к полу, вглядываясь в основание ножек. – Какая работа! Пока не всмотришься, ни за что не заметишь, – похвалил он.

– Арно сам привинтил, – гордо сказала мадам Вансан. – Такую вещь нельзя портить.

– Да вы присаживайтесь, мадам Вансан, устраивайтесь, – засуетился Реми, заинтересованный этой деталью. – И почему это месье Дор привинтил столик к полу?

– Его чуть не украли, – почти торжественно провозгласила она.

– То-то я смотрю… И давно это было?

– Год уж назад, в прошлом сентябре. – Выдержав паузу, она добавила с веской значительностью: – Я его спасла. Вернее, мы с Шипи.

– Кто это – Шипи?

– Собачка моя.

– И вы с ней спасли столик?

– Именно.

– Вы по порядку можете рассказать?

– Отчего же нет? Извольте.

Мадам Вансан устроилась поудобнее и начала, смакуя:

– В конце прошлого лета дело было. Днем. Я должна была к врачу идти. Вышла, пошла. Машину я не вожу, да мне и не надо, у меня все рядом, а ходить – лучшая гимнастика для сердца, особенно в нашем возрасте. Иду, не тороплюсь, тут ходу минут двенадцать. Дошла. Расположилась в приемной. И тут вспомнила, что рентгеновский снимок не взяла! А я его должна была своему врачу отнести… Пошла назад. Вернулась, на лифте поднялась. Смотрю, а дверь в квартиру месье Дора приоткрыта. Моя Шипи начала лаять и в квартиру проковыляла – она ведь в ней как у себя дома, мы с ней вместе туда ходим порядок наводить… Я испугалась, честно говоря, мало ли кто там! Осторожно так заглядываю, вижу – какой-то рабочий отмахивается от моей Шипи, а в прихожей стоит этот самый столик! Я не сразу его опознала – он уже весь был обвязан упаковочной бумагой, – но опознала все же, обвязан-то он был небрежно, наскоро, кое-как, и говорю: «Что здесь происходит, месье?» А он от собачки отмахивается и не отвечает. Я гляжу – вроде не бандит, в таких штанах желтых, вроде униформы… Не страшно как будто. Я снова ему говорю: «Что здесь происходит, месье, почему вы этот столик выносите?» А он мне: «Перевозка мебели».

Тут я вспомнила, что ведь верно, у подъезда машина по перевозке мебели стоит – такой фургончик небольшой, желтый.

«Какая такая, – говорю, – перевозка мебели, кто заказывал?» – «Месье Дор, – говорит, – заказывал».

Но Арно мне ничего не говорил о перевозке! Это странно – он бы меня предупредил, если бы у него перевозка мебели намечалась, да еще и какой мебели! Легендарного столика! Что-то не то в этом деле, что-то не то…

Стою я, значит, соображаю, а этот грузчик кричит мне: «Уберите вашу собаку, мадам!» Я снова с вопросами: кто, мол, дверь вам открыл? И где ваши бумаги? И куда везти собираетесь? А он мне опять за свое: собаку уберите!

Ну, правда, Шипи лаяла и рычала громко и под ногами крутилась, все его ухватить за штанину порывалась и разговаривать мешала. Да и грузчик этот так отмахивается от моей Шипи, что того гляди ударит. Я ее взяла под мышку, дверь свою отперла и говорю: «Вы, месье, мне пока свои бумаги приготовьте, я хочу их увидеть». Кинула Шипи к себе в квартиру и снова дверь закрыла, обернулась, смотрю – никого! Уже никого нет! Только по лестнице топот. Я ему сверху кричу: «Куда вы, месье?» – «За документами», – говорит…

– И исчез? – предположил Реми.

– И исчез, – сокрушенно вздохнула мадам Вансан.

– Какой он был?

– Араб.

– Ну?

– Что ну?

– Какой араб?

– Какой-какой… Обыкновенный. Как все арабы.

– Маленький, большой, толстый, худой, молодой, старый?

– Среднего роста, нетолстый, средних лет – не знаю, под бородой не разберешь.

– Значит, с бородой?

– Черной.

– И больше ничего не приметили?

– Нет.

– Говорил как?

– Как арабы говорят.

– То есть с акцентом?

– Конечно. Вы видели когда-нибудь араба, который говорит без акцента?

Реми взглянул на Максима, пытаясь определить, как тот относится к простодушному расизму мадам Вансан. Лицо Максима выражало насмешливое внимание.

– Где тогда был месье Дор?

– В Нормандии. На две недели уехал.

– Вы сообщили в полицию?

– Разумеется! Полиция приехала, все осмотрела, меня расспрашивали… Отпечатки пальцев даже у меня и у домработницы сняли, чтобы с отпечатками этого проходимца не спутать.

– Ну и как, что-нибудь выяснилось, не знаете?

– Ничего не выяснилось. Отпечатков они не нашли, грузчик этот в матерчатых перчатках специальных работал. Я не сразу сообразила полиции сказать. А потом вспомнила, когда они меня спросили, не видела ли я перчаток… Вспомнила, как глядела на его перчатки и думала, что это чтобы мебель не повредить. А он, оказывается, чтобы отпечатков не оставить.